Слово «инклюзия» стало модным: его вставляют в отчеты, с ним запускают проекты, его произносят с трибуны, как заклинание, обещающее светлое будущее. Но за красивыми формулировками часто теряется суть — а что вообще такое это самое инклюзивное образование? Для кого оно? Зачем оно? Как оно работает — и работает ли?
Все начиналось с жалости
Люди с инвалидностью были всегда, и всегда общество решало: что с ними делать? Где-то прятали, где-то терпели, где-то пытались включить в общую жизнь. Даже в древности ребенку, которому трудно ходить, могли поручить охранять кострище или сидеть с малышами, главное, чтобы хоть какую-то пользу приносил.
С веками подход стал чуть более «цивилизованным»: людям с особенностями старались дать ремесло. Кто руками может — учился столярничать, кто не слышит — делал работу, где не нужно слушать команды, кто плохо видит — осваивал игру на музыкальных инструментах. Цель была одна: пусть хоть как-то заработает на жизнь.
Но за всем этим была одна эмоция — жалость. Именно она двигала благотворителей, спонсоров, редких энтузиастов, которые брались обучать таких детей. И, увы, часто именно она становилась причиной перекосов: обучали кое-как, без системности, без методик, с не всегда добрыми намерениями. А в глазах общества человек с инвалидностью оставался «бедняжкой», у которого «мозги вряд ли работают» и которому дай Бог освоить какую-то «простую работу».
Коррекционные школы: шаг вперед, но с ограничениями
И вот в XVIII веке наконец-то кто-то громко сказал: инвалидность — это не то же самое, что интеллектуальная отсталость, если человек, например, плохо ходит — это еще не значит, что он не может стать математиком, юристом или писателем.
Так появились коррекционные школы, где уже был порядок: обученные педагоги, адаптированная среда, программы, подходящие под особенности учеников. А главное — у таких выпускников наконец-то появился шанс: получить профессию, жить самостоятельно, быть не «вечным подопечным», а человеком с выбором!
Но и здесь не обошлось без минусов.
Коррекционные школы часто становились чем-то вроде закрытого мира. Дети росли среди таких же, как они, не общались с другими сверстниками, не учились взаимодействовать с «разным» обществом, а после выпуска сталкивались с жестокой реальностью: никто не ждал, не понимал, не был готов принять. И снова — преграды, снова замкнутая система.
К тому же программы в коррекционных школах чаще всего были упрощенными. Только те, кто имел огромную мотивацию, могли вырваться за пределы предсказуемого сценария: техникум — пособие — безработица. Остальные возвращались туда, с чего все начиналось: «простая работа» по минимуму.
Идея, которая все изменила: давайте учиться вместе
В конце XX века общество задало себе другой вопрос: а если не ребенка подгонять под систему, а систему подстраивать под ребенка? Так и родилась идея инклюзивного образования — когда дети с особенностями учатся вместе с другими. Не отдельно, не в «своей» школе, а в общей — с тьюторами, адаптациями, специальными программами. И, что важно, с принятием.
Цель — не просто дать знания, а дать детям возможность быть частью общества с самого начала: учиться вместе, дружить, спорить, играть, решать задачки на скорость и вместе сдавать ЕГЭ.
Идея — мощная. И она работает. Исследования показали: дети с инвалидностью, которые учились в обычных школах, чаще поступают в колледжи и вузы, чаще находят работу и живут самостоятельной жизнью, они социализированы, умеют договариваться, не боятся нового. А их сверстники — те самые «обычные» дети — становятся эмпатичнее, терпимее и учатся взаимодействовать с разными людьми. И в этом — огромная ценность!
Как устроена инклюзия в других странах
- В Великобритании, например, детям с особыми образовательными потребностями присваивается статус SEN: они могут учиться как в обычной школе, так и в специализированной — выбор остается за семьей. Новые школы сразу проектируют с учетом безбарьерной среды: широкие коридоры, лифты, доступные туалеты, а старые перестраивают, насколько возможно.
- В США больше половины детей с инвалидностью учатся в обычных классах. Где-то они просто интегрированы в общий поток, а где-то учатся отдельно, но участвуют в школьной жизни: на праздниках, в кружках, в столовой. То есть не изолированы, а включены.
- А вот Финляндия пошла еще дальше: там нет спецшкол. Вообще. Дети с ОВЗ учатся вместе со всеми, и в каждом классе работает два педагога: один ведет урок, второй помогает тем, кому нужна поддержка.
- Скандинавские страны вообще сделали инклюзию своим флагом: у них спецшколы есть, но туда ходит менее 2% детей, остальные — в обычных школах. Почему получается? Потому что у них высочайшие требования к квалификации педагогов.
А как у нас?
А у нас все не так гладко. Россия ратифицировала Конвенцию о правах инвалидов. Казалось бы — отличная база, осталось внедрить! Но на практике, по данным 2023 года, только 30% детей с ОВЗ учатся в обычных школах, остальные — в спецшколах или на дому. Почему?
- Инфраструктура. Пандусами у нас оснащены не все школы, а те, что есть, иногда выглядят как аттракцион: крутой склон в стену магазина. В регионах — еще хуже. А колясочнику, напомним, нужно сначала хотя бы выйти из дома.
- Кадровая проблема: учителя не обучены, тьюторов мало, программы — шаблонные. В итоге ребенка с особенностями просто «встраивают» в общий класс, где и без того 30 человек, а бедный учитель должен сам как-то разруливать: и урок вести, и адаптировать материал, и дисциплину удерживать.
- Отношение. Пока общество не готово принять детей с нарушениями поведения, с расстройствами аутистического спектра, с СДВГ. «Он мешает», — говорят родители. «Он мешает», — думают учителя. Но мешает не ребенок, мешает отсутствие подготовки, поддержки, понимания, как вообще должна работать инклюзия.
А нужно ли вообще всем быть вместе?
Да. Потому что инклюзия — это не про «сжалились и пустили». Это про равные права, про то, что школа — это не просто место, где выдают знания, а среда, где формируется личность. Когда дети учатся вместе, они с детства понимают: все мы разные. Кто-то быстро бегает, кто-то — медленно считает, у кого-то слух как у совы, а кто-то читает по Брайлю. И это нормально, это жизнь.
И только в такой школе — инклюзивной, адаптированной, честной — у нас есть шанс вырастить поколение, которому не нужно объяснять, что толерантность — это не «модно», а естественно. Инклюзия — это не «доброта в чистом виде». Это здравый смысл, оформленный в систему. И если система хромает — страдают не только те, кто «особенный», страдают все. И вот с этим уже точно пора что-то делать.
